ДхармаДхарма
03.01.2015 03.16
Автор: Кош.
Фандом: Ганнибал.
Пейринг: Браунэм.
Рейтинг: PG.
Жанр: легкий психоделик, ангст.
Саммари: в подарок моей любви на день рождения <3 Нам было суждено встретиться с первого твоего избранного в твиттере. Куртбастьян, Браунэм, Шериарти; ты мой Курт и я твой Себастьян; ты моя Алана и я твой Ганнибал, и я тебя люблю, каждый твой кусочек
С днем рождения, маленькое солнышко, свети ярко, ты умный и целеустремленный человечек и у тебя все получится <3
P.S. "Дхарма" взята в значении "то, что поддерживает и удерживает".
Комната кружится перед глазами и утопает в свете флюоресцентных ламп; их жесткий свет льется с потолка, будто эфемерный дождь, и его неяркое сияние очерчивает в полутьме голые стены, словно отступившие в сумрак.
Несуществующие монстры выходят из своих углов и кружатся, воздев лапы с длинными когтями к потолку; они танцуют, расплываются и тают, превращаются в силуэты, тени, призраки мертвых страхов, пыль...
Лежа на полу, Уилл обнимает себя руками за плечи; он едва дышит и временами ему кажется, будто на его лице та маска, закрывающая половину лица, но она плотная и нет ни одной щели для дыхания, и тогда он делает вдох, второй, третий, царапает себя за плечи и ощущает, как легкие иссыхают и рассыпаются в прах.
И тогда два внимательных, сияющих из темного угла глаза наблюдают за ним еще внимательнее, чтобы поймать момент, когда тонкая грань иллюзии разобьется под тяжелыми каплями жесткого света и Уилл начнет задыхаться сильнее.
Мэтт кажется ему призраком, тенью, неясным силуэтом из прошлого, которое вдруг переплелось с настоящим и отравило собой будущее.
Уилл спрашивает себя, почему Мэтт не кружится по комнате вместе с его страхами, подняв руки к потолку, а стоит там, во тьме, и так пристально наблюдает, но он не ищет ответ.
Он боится потерять себя в поисках ответа.
читать дальшеТусклый свет слепит и режет его уставшие глаза.
На нем ни маски, ни смирительной рубашки, но он обнимает себя руками и задыхается.
«Я верю в тебя» - шепчет Мэтт из темного угла.
Длинные когти силуэтов разрезают плотный воздух, чтобы тусклый дождь упал на его лицо и порезал на части.
Уилл теряется в своих галлюцинациях и ему кажется, будто он лежит на хрупком плоту и качается на штурмующих волнах в открытом море, и его бросает из стороны в сторону, будто безвольную тряпку; терзает и рвет на части.
Мэтт стоит в стороне, глядя, как его божество рассыпается, и боится его коснуться. Ему кажется, что он видит все то, что видит Уилл, но перед ним лишь голая камера с жесткой кроватью и решеткой, и он не видит то, что так ослепляет Уилла, заставляет его задыхаться и крепко обхватывать себя руками, и почему его губы движутся, словно что-то шепчут.
Он хочет понять; он смотрит на Уилла, складывает ладони в молитвенном жесте и прислоняет их указательными пальцами к переносице, и тихо шепчет.
Он молится о сохранности своего божества
своему божеству.
Уилл видит его, слышит его, чувствует его - протяни руку и коснись, но комната плывет, страхи танцуют, глядя на него огромными глазами, и осколки золотого света падают на пол, пронзая воздух и застревая в его плотной пелене.
Уилл задыхается и сжимает свои плечи.
Стакан воды слегка дрожит в руках Мэтта, когда он осторожно приближается к Уиллу и опускается на колени рядом с ним. Он должен помочь ему приподняться, сделать несколько глотков, успокоиться; он должен поддерживать его плечи и голову.
Он боится.
Уилл выглядит тенью своих призраков.
Бледнее своих монстров.
Страхи наклоняются над ними, и Уилл хватает Мэтта за руку, сжимая его запястье пальцами, и Мэтт замирает, не двигаясь. Молитвы кружатся в его голове вихрем мыслей и разбиваются друг о дружку; политеизм борется в монотеизмом; он верит в одно божество и во все его аватары всех времен.
Уилл пьет воду маленькими глотками; Мэтт поддерживает его голову и не двигается. У него мягкие волосы, и тонкие пальцы Мэтта утопают в них; он скользит взглядом по профилю Уилла, носу, губам и глазам; по маленьким капелькам пота и прилипшим ко лбу волосам, по напряженным мышцам шеи и маленькой, едва виднеющейся венке под тонкой, словно бы прозрачной кожей. Второй рукой Мэтт аккуратно, едва касаясь, убирает влажные волосы с его лба, и тут же отнимает руку. Он говорит себе, что хочет помочь Уиллу поддерживать стакан в дрожащих руках, но на деле он просто боится прикасаться к нему.
К своему божеству.
А манна в виде желтого, острого света опускалась с потолочного неба, и на волосах Уилла плавилась, золотя их и словно бы смягчая; он был защищен особой аурой от любого касания к своему телу, - и при мысли об этом Мэтт чуть передвинул пальцы на затылке Уилла, чтобы еще раз ощутить их мягкость. Он ощущал восторг и восхищение на грани экстаза, когда смотрел на Уилла; когда забрал у него пустой стакан и осторожно уложил обратно на пол; когда вдруг лег рядом, повернувшись на бок, и рассматривая его.
Тени и призраки, танцующие вокруг них, бормотали что-то невнятное, на незнакомом языке, и Уилл вдруг понял, что Мэтт, лежащий рядом с ним, шепчет тоже. Его губы слегкая двигались, а шепот был едва различим, но Уилл отчетливо видел, как поднимается от этого шепота над ними плотный воздух и выгибается, пряча их под колпаком, и пепел танцующих теней, разорванных золотым светом осыпается вокруг них.
Он может вдохнуть, он не рассыпается; он чувствует свои руки и даже тонкие пальцы Мэтта, едва-едва касающиеся его запястья. Мэтт молится, прикрыв глаза, и Уилл, повернув голову, смотрит на него.
Голые стены освещены, углы открыты; разбитые части собираются в единое целое, и Уилл чувствует, как собирается и он тоже. Возвращается ощущение температуры и обоняние; он оживает, вдыхает и ощущает, как раскрываются легкие, а разреженный воздух больше не душит его.
Монстры отступают, страхи исчезают, танцы затихают; Уилл неотрывно смотрит на Мэтта и ни о чем не думает, прислушиваясь к тому, как успокаивается сердцебиение. Он боялся одиночества, боялся своих галлюцинаций, но вот здесь Мэтт с ним, под колпаком, и Мэтт молится за его разбитый разум.
Колесо Сансары крутится, будто аттракцион, осыпая их дождевой водой, и в воздухе пахнет весенними ливнями и холодными ветрами; Уилл жадно дышит, игнорируя колющую боль в клеточках тела, когда дождевые иглы впиваются в его тело и распадаются в нем, бесследно исчезая. Он истекает кровью внутри себя, но дышит глубоко и спокойно, и он благодарен за эту передышку и за то, что шепот Мэтта не умолкает.
Учение о дхарме и Будде; воссоединение единого целого и удержание частей вместе, чтобы они не разорвались и не распались; вселенная бесконечна и прекрасна, и желтый свет флюоресцентных ламп вдруг кажется Уиллу похожим на солнце.
Мэтт тихо шепчет, оберегая его, оберегая их обоих, и Уилл видит, как отступают от этой молитвы все призраки, оставляя его, и затягиваются бесконечные раны; ему кажется, будто его кровь очищается, и все это удивительно похоже на возвращение с того света: он реанимирован, вернут к жизни, и с каждым ударом сердце разносит новую, чистую кровь по оживающему телу.
Уилл боязливо накрывает кончиками пальцев пальцы Мэтта на своей груди и глубоко выдыхает; ему кажется, что этим касанием он замыкает божественный канал энергии, связанный с космосом, и колесо раскручивается над его головой все быстрее и быстрее, и дождь с него уже похож на ливень.
Жизни замыкаются и не перерождаются; время не имеет смысла, а измерения плотно переплетены между собой, и Мэтт откуда-то не отсюда, если Уилл касается его, разрывая тонкую пленку, грань между мирами, чтобы только это тепло никуда не исчезало, и искусственный свет ламп продолжал согревать его озябшие от одиночества кости.
Он чувствует, как соединяются крохи его разума и его галлюцинации; как он вдыхает пепел своих страхов и внезапно оказывается, что это глоток кислорода, а не яда; как снижается яркость вокруг него и пальцы под его рукой, пальцы другого человека, вдруг оказываются невероятно теплыми.
Уилл все чувствует, все видит и понимает, и в первую минуту он оглушен количеством реальной информации, окружившей его; он ощущает себя и свое тело, свои воспоминания и знания как целое, и едва слышная молитва вдруг становится отчетливой для него.
Он слышит каждое слово, и когда он понимает смысл того, что говорит Мэтт, Уилл вдруг чувствует себя так, словно его ударили в солнечное сплетение.
«Я буду рядом с тобой и не дам тебе рассыпаться, я буду удерживать тебя целым».
Мэтт повторяет эту фразу по кругу, едва дыша, и количество повторений уже перешагнуло за вторую сотню, и Уилл внезапно осознает, что для этого даже не нужны мантры; религия забита пустыми фразами, когда все заключено в вере и любое слово может стать заклинанием, и только одна вещь не укладывается в голове Уилла.
Насколько сильно Мэтт верит в него, если создал из обычной фразы молитву; если вложил в нее столько сил, что повторяет даже сейчас, когда все уже позади?
И насколько сильна должна быть вера человека в созданное им божество, чтобы поддерживать в нем силы минута за минутой, час за часом?
Без веры нет ничего.
Никого.
Все рассыпается, распадается, как призраки и тени, танцевавшие вокруг него и утратившие свою веру в то, что они смогут до него добраться, когда Мэтт начал молиться.
Мэтт нашел себе божество.
И соединил его разбитые части в единое целое, просто поверив.
Богами никто и никогда не рождался.
Боги - это разбитые части, нашедшие свою дхарму.
И хотя это не укладывалось в голове Уилла, сейчас, собранный в одно целое, он понимал, что это не для размышления, а для чувствования, и это не нужно понимать умом.
Достаточно чувствовать, что кто-то рядом с ним, когда он одинок и потерян, и кто-то соединяет его в одно целое, не позволяя ему разбиться снова и сломать себя длинными тенями своих страхов, глядя в их огромные, доверчивые глаза.
Достаточно слышать молитву, созданную из одной фразы, которая соединяет на части тебя, созданного из воздуха.
А больше для веры ничего и не нужно.
Воздух. Воздух с запахом весенних ливней и холодных ветров.